А. В. Вообще, психология — это все-таки не очень наука. Мне кажется, что на самом деле психология есть только там, где остается элемент самонаблюдения. Вы понимаете по себе, что это значит. Вот эмоция, переживание. Сколь не давай определение по энциклопедии, но вот без этой добавки, когда вы понимаете, что такое "переживание", ничего понять нельзя. Если человек сам лишен переживаний, то он не поймет, о чем идет речь. Мне кажется, что психология есть только там, где есть хотя бы небольшая, но вот эта добавочка. И в огромной мере на ней и держится как раз, в частности, понимание рисунка.
А. Г. Все-таки тогда уж очень широкое поле для критики открывается. Ведь вы должны убедить не только того, кого назовем "пациентом", хотя речь идет не о клинической в данном случае психологии...
А. В. Иногда и о клинической.
А. Г. Но вы ж должны убедить оппонентов, которые неизбежно возникают при таком подходе к анализу рисунка, что тот результат, который вы выдаете, все-таки близок к действительности. Что, используя результат анализа рисунка, можно предпринимать какие-то действия, направленные на улучшение либо клинической картины, либо использовать его другими способами.
А. В. Давайте попробую.
А. Г. Давайте.
А. В. Просто на вас. Вот рисунок. Значит, что мне бросается в нем в глаза. Очень солидные опоры — раз. И огромное количество колючек. Я не знаю, видно ли вам, что это колючки, они могут быть похожи на шерсть. Но ребенок, который нарисовал это существо, четко объяснил, что это колючки. Существо это не существующее. Такую задачу я перед ним поставил в качестве теста. Я его попросил придумать и нарисовать животное, которого не бывает на самом деле, никогда не было и нет ни в каких там сказках или в компьютерных играх. Такой очень хороший отечественный психолог Майя Захаровна Дукаревич придумала этот тест, разработала. И он придумал вот такое животное. Давайте смотреть, для чего могут быть нужны животному в таком количестве колючки, покрывающие все его тело. Обычно для защиты, правда?
А. Г. Для защиты, да.
А. В. Для чего бы еще. Откуда может быть у ребенка идея, что животному, даже самому что ни есть не существующему, необходима мощнейшая защита. Посмотрите, вот очень любопытно, у него сверху большие такие иглы. Я понимаю так, что это своего рода оружие.
А. Г. Они больше на елочки похожи.
А. В. Вот каждая из этих игл защищена опять же мелкими колючками. То есть даже свое оружие и то на всякий случай надо защитить. Дальше — вот эти три могучие ноги. Животному нужна серьезная опора. Дальше — ушки на макушке. Надо три уха — много. Надо все слышать. Складывается это в некую общую картину?
А. Г. Ну, пока нет. Потому что там один глаз я вижу, например.
А. В. Это вы имеете в виду посередине туловища?
А. Г. Нет, вот в голове у него один глаз. И что-то вроде клыков, которые торчат оттуда тоже.
А. В. Я указываю на то, что я до сих пор назвал складывающими эту некую картину. Мне кажется, что складывается потребность в защите, опоре или необходимость быть очень внимательным к тому, что происходит вокруг.
А. Г. А я так легко не соглашусь. Знаете почему? Предположим, этот ребенок накануне смотрел какой-нибудь замечательный фильм из серии Би-би-си "Дикая природа", где он увидел слонов, гуляющих на воле, за которыми охотятся какие-нибудь злые люди. Где он увидел еловые леса и зайцев в этих еловых лесах. И когда вы попросили у него создать животное, которого не бывает, он вспомнил эти три образа, которые у него запечатлелись буквально накануне и которые в дальнейшем в его жизни могут не сыграть никакой роли. И сказал, что это будет "слонозаяц", поросший сосновым лесом. И вот мы получили "слонозайца", который порос сосновым лесом.
А. В. Замечательное возражение, идеально правильное, потому что если на основе того, что я сейчас рассказал, мы сделаем вывод о ребенке, то именно то, о чем вы говорите, будет совершенно неправильно. На основе этого мы имеем право только на одно — построить гипотезу и выяснить в какой сфере нам надо искать проблему. Может оказаться, что гипотеза ошибочна, но на то она и гипотеза. И тогда мы будем строить новую гипотезу. Вообще, рисуночные тексты — это прикидочные тесты. Они не доказательны. Но зато они дают очень богатую картину. Не очень надежную, не очень достоверную. Но если просто посмотреть на человека, что-то ведь можно представить о нем.
А. Г. Разумеется.
А. В. Разумеется. Послушать, побеседовать с ним. Да? Иными словами, рисунки дают чуть более надежную информацию, чем вот такой общий взгляд, и главное, что они нам позволяют, это заглянуть быстро в разные сферы. Если я попрошу нарисовать семью, то я могу также в прикидку, очень приблизительно, представить себе, как ребенок воспринимает семейные взаимоотношения. Вот как раз нам показали семью. Посмотрите, там вот справа папа, слева мама, более или менее по середине сам автор рисунка — Боря, а внизу малюсенькая-малюсенькая младшая сестренка. Но, вообще говоря, это очень давняя культурная норма — изображать главного большим. Это еще и на египетских рисунках присутствует — огромный фараон.
А. Г. В первую очередь вспоминается Египет.
А. В. Маленькие свободные египтяне и совсем малюсенькие рабы. Да? И почему только Египет? А возьмите любую картину, где изображен какой-нибудь вождь. Все равно — Сталин, Мао Цзедун или Ленин. Чисто реалистическими средствами достигают то же самое: поместят на первый план или на балкон обязательно вождя. Но ни один художник никогда не позволит себе сделать внизу вождя, а над ним подчиненных. Нет, это общая культурная норма, и она очень рано усваивается ребенком. И не случайно в языке это совпадает, да? Высокий. А дальше надо объяснять. Высокий по росту или по положению. Не случайно это одно и то же слово. Это очень тесно ассоциированная вещь. Опять же только на уровне предположения, но можно предположить, что в семье весьма четкая иерархия, а ребенок очень тщательно старается их распределить. Явно, что самый главный в этой семье папа. Ну, дальше мама. А вот что маленькая сестренка занимает на самом деле столь малое место, крайне сомнительно. Скорее, автору рисунка хотелось бы, чтобы она была там совсем незаметной. Видите, это гипотеза. Не исключено, что сестра действительно занимает такое малое место. Но это очень сомнительно.
А. Г. Скорее, тут ревность, поскольку размещена она ближе к маме, хотя и очень маленькая.
А. В. Да, да, да.
А. Г. Очевидно, что мама больше времени уделяет вот именно этому ничтожеству. Зато с папой то уж я на короткой ноге.
А. В. Вы начинаете сейчас рассуждать именно таким образом, каким мы и рассуждаем. Любой рисунок, хочет того человек или не хочет, это какое-то сообщение. Оно может быть сознательным, оно может быть неосознанным. Вот, пожалуйста, здесь. Другая ситуация.
А. Г. Другая картина, ну да.
А. В. Леня — это автор рисунка с гигантскими кулаками, да? Рядом с ним папа, пониже. Причем двойственность некая: голова у папы даже выше Лениной. Но все-таки верхняя точка рисунка — это Ленин кулак. Маму вполне можно нарисовать и лежащей под ногами, ничего страшного. А, кстати, попробуйте поставить себя на место автора рисунка и представить себе, могли бы вы внутренне позволить себе нарисовать у себя под ногами какого-нибудь крупного деятеля, к которому относитесь с большим уважением. Не рискнули бы. Не рискнули не потому, что другие осудят, а потому, что вот как-то...
А. Г. Не помещается.
А. В. Да. Ощущение — "неправильно будет". Я, знаете, иногда родителям говорю, когда консультирую. Я объясняю, что все-таки имеет какое-то значение расположение ребенка. Представь себе, говорю, такую ситуацию. Что я вас попрошу нарисовать на одном листе себя и Гитлера. Уж, наверное, вы, скорее всего, просто откажитесь. Скажите: "Не буду". Но если вы очень покорный человек, то нарисуете. Но уж, наверняка, расположите его в самом дальнем конце от себя. Потому что даже на рисунке не хочется себя помещать рядом с кем-то неприятным или рядом с тем, с кем ты не чувствуешь реальной близости. Особенно когда это ребенок. У него эти образы идут абсолютно непроизвольно и неосознанно.
Вот это, на мой взгляд, очень выразительная картина, целая маленькая поэма. Девочка: "Я хочу общаться, мечтаю". И мама: "Нет". Видите, они как раз на противоположных концах листа. Но не потому, конечно, что не хочется. А потому, что ощущение семьи такое. Кстати, здесь очень интересна жалоба мамы. Кстати, я уже сказал, что рисунки только для гипотез дают основания.
А. Г. Ну да, пришла к вам не девочка, привела ее мама все-таки.
А. В. Конечно. И очень важно сопоставить с другой информацией. У мамы жалоба такая: девочка очень жестокая, настаивает на своем до истерики. Я ее бью, а она продолжает настаивать на своем. Итак, анализируя слова мамы "жестокая девочка, я ее бью" и то, что нарисовано на картинке, я вижу, что это полностью соответствует одно другому. Мама мне сама сказала, что она не хочет идти навстречу девочке. Она тоже не очень сообразила, что она подразумевала под этими словами. Но ведь сказала это. Девочка нарисовала то же самое. Вот тогда я уже...
А. Г. Гипотеза получила подтверждение.
А. В. Ну, может быть, еще не подтверждение, ведь одного наблюдения мало. Но когда-то таких наблюдений наберется достаточно, мы можем нащупать проблему. В данном случае, если вы хотите, чтобы ваша девочка не устраивала истерик, то надо постараться удовлетворить ее потребность во внимании, в эмоциональном контакте. Да, у этой девочки очень высока эта потребность. Есть и на рисунке некоторые признаки этого. И в других методиках они выявились. Эту потребность в данном случае трудно удовлетворить, потому что она очень сильна.
А. Г. Видимо, еще потому что семья неполная.
А. В. Вы правы. В частности и от этого. Но не у всех детей, у которых неполная семья, столь мощная потребность во внимании. Но это один из факторов, да. Не в том дело, что мама просто, так сказать, особо жестокая, если обернуть на нее ее жалобу по поводу дочки. А, действительно, эту потребность девочки удовлетворить не так просто. Но, если ее не удовлетворять, то, конечно, девочка будет самыми разными средствами пытаться ее удовлетворить.
А. Г. И все-таки, если можно, чуть-чуть вернемся назад. Мы говорили уже о системе тестов, которая существует, о том, как их можно интерпретировать, какие гипотезы вы получаете с помощью этих тестов. А когда вообще появилась идея, что рисунок может что-то сказать о ребенке? Да еще мы знаем, что все дети рисуют практически одинаково. А тут...
А. В. Маленькие дети.
А. Г. ...А тут, оказывается, можно судить об индивидуальных чертах развития и даже о ситуации в семье и во внешнем мире ребенка, исходя из этих загогулинок странных. Вот об истории вопроса, если можно чуть-чуть.
А. В. Когда впервые, я, к сожалению, не могу сказать. Потому что очень давно, во всяком случае, в 19-м веке, очень многие и разные авторы об этом писали. И у многих были идеи, так сказать, изучения детского рисунка. Я думаю, что ни один крупный детский психолог не обошел эту тему. Но, как правило, говорили вскользь. Я имею в виду, что тут нет ни одного автора, который первым заметил и сразу достаточно подробно описал этот вопрос. Так, между прочим, поминали очень многие: Бюллер, Штерн, Гезелл, ну, очень многие крупные психологи.
Всерьёз подробно изучила рисунки детей разного возраста и разработала своего рода шкалу Флоренс Гуденаф, которая является создателем первого рисуночного теста. Этот тест так и называется "Нарисуй человека". Это конец 20-х годов. Первая публикация была в 1926-ом году. Следующая, более полная, была напечатана в 1929-ом.
Вот мы как раз с вами сейчас видим ранние рисунки, в основном здесь так называемые "головоногие". Их дети действительно рисуют примерно одинаково, как вы можете убедиться. Здесь разные рисунки, в общем сильно похожие друг на друга. Где-то примерно в 3 года, у некоторых детей чуть раньше трёх лет, у некоторых чуть позже, появляется вот такой способ изображения. Очень, кстати, странно, почему никто не рисует, скажем, "пузонога", ведь тело тоже большая деталь, да? А всё-таки практически все дети начинают именно с "головонога". Есть голова, есть ноги, и довольно часто, но уже не обязательно, — руки. На голове почти всегда есть глаза, довольно часто — рот, на первых рисунках, как правило, нет носа. Вот здесь сейчас рисунок, где есть волосы. То есть могут быть какие-то дополнительные детали.
Но кстати, вот тоже довольно странная вещь. Может иногда появиться нос, могут появиться волосы, но на ранних рисунках (на рисунках трёхлеток) никогда не появляется туловище, я имею в виду тело. Кстати, разные авторы опять же по-разному это объясняли, некоторые утверждали, да и продолжают полагать...
Ведь ребенка очень трудно расспросить. Потому что, если его спрашивать: "Что это?", он говорит: "Ну, человек". Начинаешь показывать: "Вот это что, ручки?" — "Да". — "Вот это что будет?" — "Это? — скажет он. — Голова". Но откуда мы толком знаем, что...
А. Г. Он называет головой.
А. В. Да, что он называет головой. Поэтому некоторые авторы полагают, что это на самом деле всё-таки не голова, а образ всего тела вместе с головой. Сказать, почему именно так дети начинают рисовать, достаточно трудно. Что есть, так это некоторые четкие параллели. Например, в гораздо более раннем возрасте, не в три года, а в три месяца, и даже гораздо раньше, первое, на что реагируют младенцы, это человеческое лицо. Это первое, на чём они начинают сосредотачивать взгляд, на чём дольше всего сосредотачивают взгляд. Можно, кстати, взять маску: она работает так же, как лицо, и даже ещё эффективнее, потому что там подчеркнутые глаза. То есть, возможно, за этим даже есть какие-то биологические основы. Но, в любом случае, что уж точно не гипотеза, а факт, это то, что лицо — это действительно самое информативное, и для ребенка это самое главное, а собственно, и для взрослого тоже. Опять же, когда человек с нормальным общением разговаривает с другим человеком, он опять же смотрит ему в лицо, в глаза, ребенок самое главное выделяет.
А. Г. Простите, я просто уточню. Действительно, сейчас провели какие-то исследования, что есть определенный участок в головном мозге, который отвечает за распознавание именно лица, то есть вот этого овала с крестом, по сути дела...
А. В. Не с крестом, а именно с глазами.
А. Г. Когда проводили опыты, там делали и крест. То есть одинаково хорошо узнается и то, и другое. Тогда все дети, вне зависимости от культурной среды, должны рисовать одинаково: и китайцы, и негры, и североамериканцы, и восточноевропейцы. Так это или нет?
А. В. Пока мы находимся на этом уровне, это так. Одно только важное добавление. Это так, если ребенок вообще рисует, если в культуре вообще это есть. Но, собственно, я думаю, вы сами понимаете, что если ребенку не дать карандаш и не показать, что карандаш оставляет след, не показывать картинок, изображений, то, конечно, он просто никак не будет рисовать.
Но действительно, во всех культурах начинается с "головонога". Хотя даже здесь есть отличие, и не только в далеких культурах, но и в гораздо более близких. Скажем, европейские дети сравнительно часто выносят отдельные части лица за пределы самого контура, то есть вот тут лицо, а рядом с ним, скажем, нарисован рот. А в российской культуре нет этого. Видимо, потому, что мы очень рано, гораздо раньше, чем это принято в Европе и гораздо более целенаправленно, чем это принято в Европе или в Штатах, учим детей рисовать. Там больше идет упор на самовыражение ребенка. У нас обычно родители показывают, как правильно рисовать. То есть уже начинается это культурное влияние. Но всё равно и там, и там — "головоног".
А. Г. Но норма уже вводится другая.
А. В. Да, да. И чем дальше, тем больше этих культурных отличий, ребенок начинает вписываться именно в свою культуру. Кстати, опять же очень похожий процесс происходит и в другой области, — скажем, в овладении речью. Показано, что первые вокализации, то есть звуки, издаваемые ребенком, не связаны с культурой. То есть в этих звуках можно найти фонемы, звуки речи из самых разных языков. Там будет и носовое "ну-у", которое есть, скажем, в английском, и горловое "к", которое я не могу воспроизвести, которое есть в грузинском, и типичные для русского языка фонемы — короче, всё на свете. А чем дальше, тем меньше остается "чужих" фонем, и ещё до того, как ребенок овладевает речью как таковой, в его лепете уже оказываются звуки своего родного языка. Слова ещё он не умеет произносить, но звуки родного языка уже произносит, то есть того, на котором говорят те, кто его окружают. Кстати, если его окружают люди, говорящие на разных языках, то, конечно, фонемы всех этих языков у него будут.
Точно то же самое и здесь, тот же процесс. Начинает он, так скажем, с малой зависимости от культур. Хотя я ещё раз повторяю, что всё-таки важно, чтобы в культуре вообще имелась культура рисунка...
А. Г. Ручка, плоскость и необходимость.
А. В. Да, да. Но дальше всё больше и больше он встраивается уже именно в свою культуру.
А. Г. Но вот на этом уровне, на уровне "головоногов", никакой гипотезы ещё, наверное, высказать нельзя по поводу того, как развивается ребенок и его окружение. Слишком унифицировано это всё, да?
А. В. Просто гипотезы будут из очень разной сферы. Чем младше ребенок, тем больше говорит его рисунок об уровне его общего умственного развития. Правда, нельзя сказать, что ребенок, начавший рисовать в полтора года, обязательно гениален. Но вот ребенок, который в три года ещё не начал рисовать даже простеньких "головоногов", притом, что имел и карандаши, и бумагу, это может настораживать. Нет ли вообще некоторой замедленности в темпах умственного развития? Далее он медленно переходит к следующей фазе, которую нам, в частности, сейчас показывают. Это фаза схемы, на которой уже есть туловище. Но мы тут проскочили несколько фаз, потому что тут уже, видите, стали руки и ноги не палочками, а приобрели толщину и находятся они не посередине туловища, как вначале, когда дети рисуют руки, растущими как бы из середины туловища. А здесь они уже растут от верха туловища. Это уже схема 4-5 лет.
Насколько быстро ребенок проходит эти этапы, очень многое говорит о его общем умственном развитии. И вот этот тест Гуденаф "Нарисуй человека", который я уже назвал, это как раз и есть тест умственного развития. А чем старше ребенок, тем меньше говорит нам его рисунок об его умственном развитии. Вот нам сейчас показывают замечательный рисунок, который имеет отношение к умственному развитию. Это рисунок старшего подростка, 15-летнего мальчика, и про умственное развитие он ничего не скажет. Кроме того, что, по всей видимости, оно в норме, не ниже нормы. Видите, рисунок на очень хорошем уровне. Но хороший уровень рисунка в 12-15 лет или у взрослого человека говорит вовсе не о хорошем общем умственном развитии, — оно может быть хорошее, а может быть и плохое, — он говорит просто о том, что человек этим занимался.
А. Г. Получил навык.
А. В. Учился, да.
А. Г. Или у него есть способности.
А. В. Да. Но зато чем дальше, тем больше это нам говорит об эмоциональных особенностях, об особенностях личности характера. Вот смотрите, на этом рисунке изображен очень могучий мужчина.
А. Г. А это тот же самый тест Гуденаф, да? "Нарисуй человека"?
А. В. Вы знаете, это тест, который по-русски переводится также. По-английски один тест называют "draw-a-Man", другой тест называют "draw a Person". Хотя по-русски и то, и другое — "человек".
А. Г. Понятно.
А. В. И этот вариант разработан другим ученым, тоже женщиной, Карен Маховер, уже в конце 40-х лет — начале 50-х. Инструкция та же самая. Но, если Гуденаф давала эту инструкцию детям, и оценивала уровень их умственного развития, и разработала критерий, позволяющий оценить уровень умственного развития, то Маховер давала эту инструкцию взрослым людям и разработала критерии, позволяющие оценивать эмоциональные особенности, особенности личности, характера, отношения к определенным сферам. А потом стали уже интерпретировать и детские рисунки с использованием критериев Маховер. Правда, детские, но не совсем для маленьких детишек. Скажем, рисунок шестилетнего ребенка можно, а четырехлетнего не получится.
А. Г. Ещё нет навыка, он ещё не может адекватно выразить...
А. В. Да. Поэтому и там, и там рисунок о многом говорит. Но о разном. Если посмотреть на рисунок этого мощного мужчины, то как, на ваш взгляд, выглядит автор этого рисунка?
А. Г. Я думаю, что это щуплый, прыщавый подросток, небольшого роста, которого в школе...
А. В. Замечательно. Но с ростом, правда, здесь вы немножко ошиблись, он высокий. Но он действительно щуплый, он явно ощущает свою недостаточную мужественность. И она для него очень значима. Там и чисто сексуальная символика есть: ширинка подчеркнута, очень так четко выделена. И более отдаленные признаки мужественности — могучие плечи, могучие руки, одна из них сжата в кулак. А при этом, скажем, в том же рисунке, если вы обратили внимание, глаза за черными очками.
А. Г. А можно посмотреть этот рисунок?
А. В. А глаза, видите, глаза за черными очками.
А. Г. В определенной степени, да.
А. В. От силы, от уверенности в себе редко люди прячут глаза. И идея такая вряд ли возникнет. У него есть потребность как раз закрыться, заслониться. Не так, как вот на том первом рисунке, где было несуществующее животное, выражавшее потребность защититься. Нет, здесь не видно потребности в защите. А вот закрыться, чтобы не очень видели, что у меня внутри, это нужно.
Кстати, вы правильно сказали, что он щуплый. Но на самом деле он мог бы быть накаченным — таким же, как он нарисовал себя. Он мог бы и на самом деле собой заняться в этом направлении. А вот что личностно он щуплый и сомневающийся в своей мужественности, это всё равно бы осталось. Таких много накаченных, они вроде мощные, могучие. Но почему? Не потому, что он уверен в себе, не потому, что он чувствует себя действительно хозяином жизни. А потому, что он чувствует себя внутри-то тем маленьким и слабым, каким он был раньше. А этим торсом он как бы демонстрирует себя миру.
Здесь есть ещё одна особенность, уже из совершенно другой области. Посмотрите, какое огромное количество мелких деталей и сколь они тщательно вырисованы. Вот тут уже можно вполне серьезно выдвинуть не такую слабую гипотезу, которую надо очень и очень проверять, а весьма надежную гипотезу о том, что у человека есть повышенная, по сравнению со средним уровнем, педантичность, аккуратность; мы называем это "вязкость", то есть он застревает на чем-то. Дело в том, что если нет этого качества у человека, он просто не сможет так одинаково шнурочки рисовать или пуговки. Он начнет, а потом они у него начнут меняться. Для этого нужно очень большое терпение, пунктуальность. Ну, на бытовом языке это называется "занудность". Вот об этом можно сделать уже очень уверенное предположение.
Есть ещё одно качество, о котором тоже с очень большой уверенностью можно сделать предположение. Человек нам очень многое показывает. Он показывает, какой он есть или каким бы хотел быть. Тут и татуировка на руках. Я сначала сказал про огромное количество единообразных деталей. Но здесь ещё к тому же очень много и разнообразных деталей. Если бы он был просто таким "вязким занудой", то он бы ограничился этими однообразными деталями. Он всё время ищет, чем бы ещё себя снабдить. И это трактуется точно так же, как если человек на себя всё это наденет. Он может не рисковать надеть на себя. Что мы подумаем? Что для него очень важно впечатление, которое он производит. На нашем языке это называется "демонстративность". Он стремится себя подать, себя продемонстрировать. Для него очень важно, как он выглядит в глазах окружающих. Может быть, даже важнее, чем какой он есть на самом деле. Важнее создать свой образ в глазах окружающих, чем, скажем, самому на самом деле стать таким.
Вот нам показали этот профиль. Посмотрите, здесь уже совсем другое впечатление. Вот как бы вы сформулировали впечатление, которое он производит?
А. Г. А возраст какой?
А. В. 14 лет, мальчик.
А. Г. Я затрудняюсь здесь какие-нибудь предположения сделать.
А. В. Впечатления не о мальчике, а просто, какое впечатление на вас производит этот рисунок?
А. Г. Ну, такая ярко выраженная агрессия с некой ущербностью при этом.
А. В. Так это называется на вашем простом языке. Так вот на нашем простом языке это называется точно так же. На нашем профессиональном простом языке — агрессивность, да, просто те же самые слова. Мрачность. Кстати, когда я смотрю на этот рисунок, то поначалу тоже думаю не в этих словах, не в словах "агрессивность" и так далее, а скорее "злобный, мрачный". Потом мне важно это перевести на свой язык, на профессиональный, чтобы соотнести со всем рядом исследований, выполненных по поводу этого. Потому что исследования всё-таки про агрессивность, а не про злобность.
Здесь ярко выраженный, конечно, негативизм, противопоставление себя окружению, в данном случае конкретно мне. Ведь этот рисунок делается по моему указанию, по моей просьбе.
А. Г. Но он стоит-то в профиль. Вот это странно.
А. В. Это-то как раз очень типично для негативизма.
А. Г. Да?
А. В. Он отвернулся, он не желает со мной общаться, и его персонаж не желает со мной общаться, он полуотвернулся, и бывает, что рисуют со спины совсем. Это более выраженный признак негативизма. Сжатые кулаки. И смотрите, в отличие от предыдущего, здесь тоже присутствует неуверенность в себе. Но здесь это совсем явно, здесь ему даже скрытие не удается. Вы правильно сказали насчет ущербности, и при этом он настолько сильно её ощущает, что он вовсе её не может скрыть. Там есть хотя бы эта внешняя защита. А здесь и внешней защиты нет, а есть только агрессия. Причем, агрессия тоже очень такая аккуратная, чтобы не получить самому. Например, если он не хочет рисовать, — а он не хочет, иначе бы он такое не нарисовал мне, — он бы мог сказать: "Не буду". Но это сказать он не рискует. Это очень острый подростковый кризис.
А. Г. Я бы стал фантазировать совсем в другую сторону и сказал, что он из очень небогатой семьи и что у него давно не было новой обуви. Потому что из всего рисунка только лицо своё собственное и вот кроссовки — что там, кеды — он вырисовал с определенной тщательностью.
А. В. Вы знаете, каждая часть тела имеет прямое значение и может быть подчеркнута в связи с этим прямым значением. И тогда ваша гипотеза вполне имеет право на существование. Но кроме того, есть ещё и символическое значение. Ноги — это ещё опора. И у него проблема в том, что у него недостаточное ощущение устойчивости в мире. Вы знаете, говорят: "Крепко стоит на ногах". Вот если он полагает, что он очень плохо, слабо стоит на ногах, то опять же могут оказаться подчеркнуты ноги.
И если вы видите, эта фигура ещё немножко падающая. Что заставляет меня, скажем, скорее склониться ко второй гипотезе, что здесь это идёт в символическом значении, а не в прямом. Хотя ещё раз повторяю, обязательно надо рассмотреть и ту, и другую версии. Причем, вашу очень просто проверить: во-первых, посмотреть на его обувь, потом спросить у родителей.
А. Г. Очень жаль, что нам времени мало остается. Как быть, когда на одной картинке вдруг возникают детали, которые явно противоречат друг другу? Бывает же такое.
А. В. Сплошь и рядом. Потому что опять же, как в самом начале вы сказали, может быть, он вчера посмотрел такую-то картину, и поэтому у него этот образ. Всегда могут оказаться совершенно случайные вещи. И каждая деталь может говорить об очень разных вещах. Об одном, другом, третьем, четвертом, пятом. Пять гипотез я могу выдвинуть на основе одной и той же детали.
Я беру другую деталь, она говорит о каких-то других пяти вещах, возможно, говорит, может быть, и не говорит. Две из них совпали. И тогда я говорю, что это, возможно, случайность, а вот эти две, может быть, — я пока ничего больше не говорю — не случайность. Если ещё один признак работает, тогда я говорю: "О, почти наверняка это не случайность".
Но иногда есть очень яркие, вот такие, как здесь, например, детали. Посмотрите, мощно вырисованы ноги, лопата, человек очень старался. А вот голова практически не поместилась. Маловажная деталь. Вот такое вряд ли может быть случайностью. Это уже почти наверняка называется "очень высокая импульсивность", то есть отсутствие планирования, контроля за своими действиями. А в данном случае — посмотрите, какая эмоциональная нагрузка, судя по этому нажиму, — это очень мощная эмоциональная нагрузка. Можно думать уже и о психическом отклонении. Предварительно думать, но обязательно надо проверить именно этот вопрос — подробно, по-разному, уже более надежным методом. Потому что импульсивность точно есть.
А. Г. В вашей собственной практике рисуночные тесты, если оценивать в процентах от рабочих гипотез, какое место занимают? Ну, скажем, насколько вы полагаетесь на них, насколько они вам необходимы?
А. В. Предварительная информация у меня идет просто вся в рисуночных тестах. А вот дальше — проверка этих гипотез, там очень много разных тестов используется. Но в итоге получается, что рисунок человека используется чаще, чем все остальные методы, потому что его я всегда использую. Кстати, в опросах американской ассоциации тоже выяснилось, что вообще чаще всего из всех тестов практические психологи используют рисунок человека.
А. Г. Практические психологи, хочу я подчеркнуть, и обращаюсь к аудитории, как бывает иногда в рекламах. Не пробуйте повторять это дома! Это всё-таки удел профессионалов. Потому что так можно и себя довести до чего угодно, и ребенка. А. В. Очень ценный комментарий потому, что деталь может говорить о самых разных вещах. А может не говорить ни о чем вообще. А мы начнем делать выводы.
А. Г. Да, безумно любопытно. Скажите, пожалуйста, а вот в наш век компьютеризации не появилось искушение давать им готовые части, готовые детали рисунка с тем, чтобы они их компилировали вместе...
А. В. Сейчас есть большое количество тестов дорисовывания. Это не просто компилирование, но дается начало, которое можно очень по-разному...
Вверх